Помилуй, Боже, наше поколенье! Оборони — чем хуже мы иных? Мы жили в страхе, муке, в отдаленье От жён своих, детей и стен родных. Нас, непонятно почему, карали. Мы жили … Нет, скорее, умирали.
О Боже Всеблагой, помилуй мя! Увы, в своей стране и в наше время С одним талантом — нет, с двумя, с тремя И то не сможешь, — чтоб, как в теореме, Всем доказать такие пустяки,
Что дважды два отнюдь не пять — четыре, Что мы явились в мир, чтоб жили в мире. Но жизнь не протяженнее строки, А так хотелось нам сказать одно — Что белое бело, а чёрное черно…
Помилуй, Боже, наше поколенье, Проведшее свой век на площадях, По щучьему — нет, сучьему веленью В застенках, лагерях, очередях Читающие лживые газеты, Где нет вопросов — лишь одни ответы.
О Господи, за что такой удар? — Дьячок-расстрига сделался тираном, Стал фюрером безжалостным маляр, А рикша — богоравным богдыханом.
О Господи, хотя бы пожалей, Уж если недостойны мы спасенья, Нам навязали тысячи ролей. И худшие сбывались опасенья! Тюрьма — сума, а то война — чума, И напоследок адовая тьма — Землетрясенье…
О Боже всемогущий, искони! О Господи, молю — внемли моленью: Пускай не жизнь, хоть часть её верни Загубленному веком поколенью. О Господи, мы все в твоей горсти. Мы все и виноваты, и безвинны. Не жизнь, так половину возврати, Хотя бы половину половины… «Литературная Газета» 5 апреля 1989
|