Помилуй,  Боже,  наше  поколенье!
Оборони — чем  хуже  мы  иных?
Мы  жили  в  страхе,  муке,  в  отдаленье
От  жён  своих,  детей  и  стен  родных.
Нас,  непонятно  почему,  карали.
Мы  жили …  Нет,  скорее,  умирали.

О  Боже  Всеблагой,  помилуй  мя!
Увы,  в  своей  стране  и  в  наше  время
С  одним  талантом — нет,  с  двумя,  с  тремя
И  то  не  сможешь, — чтоб,  как  в  теореме,
Всем  доказать  такие  пустяки,

Что  дважды  два  отнюдь  не  пять — четыре,
Что  мы  явились  в  мир,  чтоб  жили  в  мире.
Но  жизнь  не  протяженнее  строки,
А  так  хотелось  нам  сказать  одно —
Что  белое  бело,  а  чёрное  черно…

Помилуй,  Боже,  наше  поколенье,
Проведшее  свой  век  на  площадях,
По  щучьему — нет,  сучьему  веленью
В  застенках,  лагерях,  очередях
Читающие  лживые  газеты,
Где  нет  вопросов — лишь  одни  ответы.

О  Господи,  за  что  такой  удар? —
Дьячок-расстрига  сделался  тираном,
Стал  фюрером  безжалостным  маляр,
А  рикша — богоравным  богдыханом.

О  Господи,  хотя  бы  пожалей,
Уж  если  недостойны  мы  спасенья,
Нам  навязали  тысячи  ролей.
И  худшие  сбывались  опасенья!
Тюрьма — сума,  а  то  война — чума,
И  напоследок  адовая  тьма —
Землетрясенье…

О  Боже  всемогущий,  искони!
О  Господи,  молю —  внемли  моленью:
Пускай  не  жизнь,  хоть  часть  её  верни
Загубленному  веком  поколенью.
О  Господи,  мы  все  в  твоей  горсти.
Мы  все  и  виноваты,  и  безвинны.
Не  жизнь,  так  половину  возврати,
Хотя  бы  половину  половины…
«Литературная Газета» 5 апреля 1989